МУХАММАД (МИР ЕМУ И БЛАГОСЛОВЕНИЕ АЛЛАХА): АНТИКЛЕРИКАЛЬНЫЙ ГЕРОЙ ЕВРОПЕЙСКОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ

Публикация Корана и его перевод были опасным предприятием в 16 веке, способным запутать или соблазнить верного христианина. Таково, по крайней мере, было мнение протестантских городских советников Базеля в 1542 году, когда они ненадолго посадили в тюрьму местного печатника за то, что он планировал опубликовать латинский перевод мусульманской Священной книги. Протестантский реформатор Мартин Лютер вмешался, чтобы спасти этот проект: не было лучшего способа бороться с турками, писал он, чем выставить “ложь Мухаммада” на всеобщее обозрение, пишет профессор истории Джон Толан.

В результате публикации в 1543 году Коран стал доступен для европейских интеллектуалов, большинство из которых изучали его, чтобы лучше понять и бороться с Исламом. Однако были и другие, которые использовали Коран, чтобы подвергнуть сомнению христианскую доктрину. Каталонский эрудит и богослов Мигель Сервет нашел в Коране многочисленные аргументы, которые использовал в своем антитринитарном трактате 1553 г. «Восстановление христианства» (“Christianismi Restitutio”), в котором он назвал Мухаммада истинным реформатором, проповедовавшим возвращение к чистому монотеизму, который христианские богословы развратили, изобретя извращенное и иррациональное учение о Троице. После публикации этих еретических идей Сервет был осужден католической инквизицией в Вене и, наконец, сожжен вместе со своими собственными книгами в Женеве Кальвина.

В эпоху европейского Просвещения ряд авторов представлял Мухаммад (мир ему и благословение Аллаха) в подобном ключе, как антиклерикального героя; некоторые рассматривали ислам как чистую форму монотеизма, близкую к философскому деизму, а Коран – как рациональное обращение к Творцу. В 1734 г. Джордж Сейл опубликовал новый английский перевод. В своем вступлении он проследил раннюю историю ислама и идеализировал Пророка (мир ему и благословение Аллаха) как иконоборца, антиклерикального реформатора, который изгнал “суеверные” верования и обычаи ранних христиан – культ святых, святых мощей – и подавил власть продажного и алчного духовенства.

Перевод Корана Сейла был прочитан широкими кругами и высоко оценен в Англии: для многих его читателей Мухаммад (мир ему и благословение Аллаха) стал символом антиклерикального республиканства. Она была влиятельна и за пределами Англии. Отец-основатель США Томас Джефферсон купил книгу у книготорговца в Уильямсбурге (штат Вирджиния) в 1765 году, что помогло ему понять философский деизм, который преодолел конфессиональные границы (Копия Корана Джефферсона, ныне находящаяся в Библиотеке Конгресса, используется для приведения к присяге мусульманских представителей в Конгрессе, начиная с Кита Эллисона в 2007 году.) А в Германии романтик Иоганн Вольфганг фон Гете прочитал перевод Сейла, который помог сформировать его представление о Мухаммаде (мир ему и благословение Аллаха) как вдохновенном поэте и архетипическом пророке.

Во Франции Вольтер также с восхищением цитировал перевод Сейла: в своем сочинении по всемирной истории 1756 г. «Опыт о нравах и духе народов» (“Essai sur les mœurs et l’Esprit des nations”) он изобразил Мухаммада (мир ему и благословение Аллаха) вдохновенным реформатором, который отменил суеверные обычаи и уничтожил власть продажного духовенства. К концу столетия английский историк Эдуард Гиббон (заядлый читатель как Сейла, так и Вольтера) представил Пророка (мир ему и благословение Аллаха) в восторженных тонах в своей «Истории упадка и разрушения Римской Империи» (1776-89):

Вероучение Магомета свободно от подозрений и двусмысленностей, а Коран – это славное свидетельство единства Бога. Пророк Мекки отверг поклонение идолам и людям, звездам и планетам, руководствуясь рациональным принципом, согласно которому все, что встает, должно падать, все, что рождается, должно умереть, все, что тленно, должно распасться и погибнуть. Рациональный энтузиазм создателя вселенной признается и восхищает бесконечностью и вечностью, как субстанция без формы или места, без вопросов или подобий, присутствующая в наших самых сокровенных мыслях, существующая в силу необходимости своей собственной природы и совершающее моральное и интеллектуальное совершенство самого себя … Философ-теист мог бы подписаться под популярным вероучением магометан: вероучение, пожалуй, слишком возвышенное для наших нынешних способностей”.

Но ближе всего к сердцу принял Пророка (мир ему и благословение Аллаха) Наполеон Бонапарт, назвав себя “новым Мухаммадом” после прочтения французского перевода Корана, который Клод-Этьен Савари выпустил в 1783 году. Савари написал свой перевод в Египте: там, окруженный музыкой арабского языка, он стремился передать на французском языке красоту арабского текста. Как и Сейл, Савари написал длинное вступление, в котором Мухаммад (мир ему и благословение Аллаха) предстал “великим” и “необыкновенным” человеком, “гением” на поле боя, человеком, который знал, как внушить преданность своим последователям. Наполеон прочитал этот перевод на корабле, который доставил его в Египет в 1798 году. Вдохновленный описанием Савари Пророка (мир ему и благословение Аллаха) как блестящего полководца и мудрого законодателя, Наполеон стремился стать новым Мухаммадом (мир ему и благословение Аллаха) и надеялся, что каирские улемы (ученые) примут его и его французских солдат, как друзей Ислама, пришедших освободить египтян от османской тирании. Он даже утверждал, что его собственное прибытие в Египет было объявлено в Коране.

У Наполеона было идеализированное, книжное, просвещенное видение ислама как чистого монотеизма: действительно, неудача его Египетской экспедиции отчасти объяснялась тем, что он считал ислам совершенно отличным от религии каирских улемов. Однако Наполеон был не одинок в том, что видел себя новым Мухаммадом (мир ему и благословение Аллаха): Гете с энтузиазмом провозгласил императора “Магометом мира”, а французский писатель Виктор Гюго изобразил его “Магометом Запада”. Сам Наполеон, в конце своей жизни сосланный на остров Святой Елены и размышлявший о своем поражении, писал о Мухаммаде (мир ему и благословение Аллаха) и защищал его наследие “великого человека, изменившего ход истории”. Наполеоновский Магомет, завоеватель и законодатель, убедительный и харизматичный, напоминает самого Наполеона – но Наполеона, который был более успешен и, конечно, никогда не был сослан на холодный продуваемый ветрами остров в Южной Атлантике.

Представление о Мухаммаде как одном из величайших законодателей мира сохранялось и в XX веке. Адольф Вайнман, американский скульптор немецкого происхождения, изобразил Мухаммада на фризе 1935 года в главном зале Верховного Суда США, где Пророк занимает свое место среди 18 законодателей. Различные европейские христиане призывали свои церкви признать особую роль Мухаммада как Пророка мусульман. Для католиков – исследователей Ислама, таких как Луи Массиньон или Ханс Кюнг, или для шотландского протестантского исследователя Ислама Уильяма Монтгомери Уотта, такое признание было лучшим способом содействовать мирному, конструктивному диалогу между христианами и мусульманами.

Этот вид диалога продолжается и сегодня, но он был в значительной степени заглушен шумом конфликта, поскольку крайне правые политики в Европе и в других странах демонизируют Мухаммада, чтобы оправдать антимусульманскую политику. Одиозный голландский политик Герт Вилдерс называет Посланника Аллаха террористом, педофилом и психопатом, перенося на него худшие комплексы западного общества.

Негативный образ Пророка парадоксально пропагандируют мусульмане-фундаменталисты, которые возносят его и отвергают всю историческую контекстуализацию его жизни и учения; между тем, насильственные экстремисты утверждают, что защищают Ислам и его Пророка от “оскорблений” посредством убийств и террора. Тем больше причин сделать шаг назад и рассмотреть разнообразное и часто удивительное восприятие Мухаммада на Западе.

Исламосфера